Джеймс Пулос (James Poulos) подбросил интересную идею.
«Существуют веские основания утверждать, что коренное население Европы необратимо сокращается. Не менее очевидно и то, что коренное население Америки никогда не захочет покинуть свои берега. Но в течение следующих нескольких лет оба эти аргумента, возможно, придется пересмотреть.
По мере того, как общеизвестные проблемы, с которыми сталкивается Запад, снижают у американцев чувство собственной исключительности, а вымирание тысячелетней европейской культуры становится все более явным, растет количество тех в США, кто может прийти к выводу: единственный способ сохранить важнейшие черты и ценности Запада — переехать в Европу».
Он (Джеймс Пулос — прим. пер.) утверждает, что, учитывая мрачную картину падения рождаемости, Европа не может содержать себя без иммиграции, а интегрировать незападных переселенцев очень сложно. Так почему бы не дать шанс американцам? Интегрировать американцев тоже было бы непросто, но все-таки намного легче, чем африканцев и выходцев с Ближнего Востока.
Еще немного аргументации Пулоса.
«Как бы то ни было, решающие перемены должны произойти в Америке. И это не так уж сложно представить. Мы уже наблюдаем за тем, как США все больше и больше становятся похожими на остальную часть мира, включая Европу, поскольку негативные последствия глобализации усиливаются, и целые поколения граждан чувствуют, что теряют привычную свободу, сбалансированную благочестием, а ведь именно это сочетание когда-то так много определяло в американской жизни. Мы легко можем представить, как наша политика становится все более типичной — более примитивной, более мелочной, более косной и подверженной покровительству. Почему бы в таких обстоятельствах не испытать судьбу в той части Запада, которая, как ни странно, предлагает больше открытых границ, чем тупиков американского мира с его устойчивыми границами городских, пригородных или сельских поселений?
Не каждый американец будет задаваться таким вопросом, и не каждый начнет действовать. Но для тех, кто может соединить личный интерес с более высоким или идейным желанием «спасти» Европу от очередного травматичного и бурного разрыва со своим прошлым, возвращение в старый мир на благо западной цивилизации может иметь уникальную и мощную привлекательность».
Я один из тех американцев, которым такая идея могла бы понравиться. Но, вероятно, уже не теперь, потому что мне 50 лет, и у меня взрослые дети — два фактора, которые сделали бы такой шаг неосуществимым. Но если бы я был одиноким или состоял в бездетном браке, и в Европе можно было бы заработать на жизнь, я определенно подумал бы об этом. И вот почему.
Да, это правда, я люблю отдыхать в Европе. И европейская кухня — это то, что я люблю, но есть вещи намного более значительные, чем это. Помимо изысканных блюд, кухня европейских стран отражает их глубокие и неизменные традиции. У меня — сакраментальное мировоззрение, а это означает, что я не сажусь за стол, любуясь холмами Умбрии, поесть копченого мяса в качестве антипасты и просто почувствовать его восхитительный вкус. Я узнаю все, что могу, о том, почему они коптят мясо и почему этот способ копчения стал ассоциироваться именно с этим регионом или этой деревней, и что такой способ приготовления еды говорит о местной культуре и ее традициях. Мне нравится есть хорошую местную еду и пить хорошее местное вино или пиво. Это одно из величайших удовольствий жизни.
Однако, если говорить серьезно, я чувствую себя в Европе настолько дома, насколько в Америке давно не чувствую. Точнее говоря, я настоящий американец и, безусловно, гораздо более американец, чем европеец. Я имею в виду, что европейские ландшафты и культура говорят моей душе то, что ни одно место в США сказать не может, потому что мы — такая молодая страна. Европа в ее лучших проявлениях становится убежищем от всего того, что я терпеть не могу в собственной стране.
Я люблю старые вещи, старые здания, старые обычаи и старые места. Известный отрывок из Рассела Кирка много говорит и мне, и обо мне:
«Я никогда не любил холодную гармонию и идеальную организованность, я искал разнообразие, тайну, традиционное, древнее, ужасное. Я презирал софистов и поклонников арифметики; я искал веру, честь и верность. Я отдал бы несколько неоклассических фронтонов за одну бедную, ветхую горгулью».
Мой друг, в течение многих лет активно участвовавший в политических делах консерваторов, сказал недавно: «Я отказался от спасения Америки. Я просто хочу попытаться спасти христианство». Эти слова тоже вызывают во мне живой отклик. Если бы я был моложе и имел возможность этим заняться, я поехал бы в Европу, чтобы бороться за сохранение Христианства, храмов и традиций, которые и создали Запад.
Конечно, это вряд ли возможно для меня или моих детей в большинстве европейских стран, потому что мы — православные христиане и не собираемся отказываться от своей веры. И все же Европа — моя мать. Точнее — наша мать, и это трудно сформулировать, но я чувствую это очень сильно. И я хочу позаботиться о ней и защитить ее (имеется в виду все до 1789 года). Я не хочу, чтобы Собор Парижской Богоматери превратили в мечеть или музей. Во мне есть что-то, что хочет сопротивляться с помощью любви ко всему, что было дано нам, западным христианам, и чем мы слишком долго пренебрегали.
Никаких сомнений, мое сердце — вместе с бедными, потрепанными горгульями. Для меня слишком поздно сделать то, что предлагает Пулос, но, может быть, есть американцы помоложе, способные на такой шаг, если европейские правительства сделают это возможным. Как вы думаете?
via
«Как бы то ни было, решающие перемены должны произойти в Америке. И это не так уж сложно представить. Мы уже наблюдаем за тем, как США все больше и больше становятся похожими на остальную часть мира, включая Европу, поскольку негативные последствия глобализации усиливаются, и целые поколения граждан чувствуют, что теряют привычную свободу, сбалансированную благочестием, а ведь именно это сочетание когда-то так много определяло в американской жизни. Мы легко можем представить, как наша политика становится все более типичной — более примитивной, более мелочной, более косной и подверженной покровительству. Почему бы в таких обстоятельствах не испытать судьбу в той части Запада, которая, как ни странно, предлагает больше открытых границ, чем тупиков американского мира с его устойчивыми границами городских, пригородных или сельских поселений?
Не каждый американец будет задаваться таким вопросом, и не каждый начнет действовать. Но для тех, кто может соединить личный интерес с более высоким или идейным желанием «спасти» Европу от очередного травматичного и бурного разрыва со своим прошлым, возвращение в старый мир на благо западной цивилизации может иметь уникальную и мощную привлекательность».
Я один из тех американцев, которым такая идея могла бы понравиться. Но, вероятно, уже не теперь, потому что мне 50 лет, и у меня взрослые дети — два фактора, которые сделали бы такой шаг неосуществимым. Но если бы я был одиноким или состоял в бездетном браке, и в Европе можно было бы заработать на жизнь, я определенно подумал бы об этом. И вот почему.
Да, это правда, я люблю отдыхать в Европе. И европейская кухня — это то, что я люблю, но есть вещи намного более значительные, чем это. Помимо изысканных блюд, кухня европейских стран отражает их глубокие и неизменные традиции. У меня — сакраментальное мировоззрение, а это означает, что я не сажусь за стол, любуясь холмами Умбрии, поесть копченого мяса в качестве антипасты и просто почувствовать его восхитительный вкус. Я узнаю все, что могу, о том, почему они коптят мясо и почему этот способ копчения стал ассоциироваться именно с этим регионом или этой деревней, и что такой способ приготовления еды говорит о местной культуре и ее традициях. Мне нравится есть хорошую местную еду и пить хорошее местное вино или пиво. Это одно из величайших удовольствий жизни.
Однако, если говорить серьезно, я чувствую себя в Европе настолько дома, насколько в Америке давно не чувствую. Точнее говоря, я настоящий американец и, безусловно, гораздо более американец, чем европеец. Я имею в виду, что европейские ландшафты и культура говорят моей душе то, что ни одно место в США сказать не может, потому что мы — такая молодая страна. Европа в ее лучших проявлениях становится убежищем от всего того, что я терпеть не могу в собственной стране.
Я люблю старые вещи, старые здания, старые обычаи и старые места. Известный отрывок из Рассела Кирка много говорит и мне, и обо мне:
«Я никогда не любил холодную гармонию и идеальную организованность, я искал разнообразие, тайну, традиционное, древнее, ужасное. Я презирал софистов и поклонников арифметики; я искал веру, честь и верность. Я отдал бы несколько неоклассических фронтонов за одну бедную, ветхую горгулью».
Мой друг, в течение многих лет активно участвовавший в политических делах консерваторов, сказал недавно: «Я отказался от спасения Америки. Я просто хочу попытаться спасти христианство». Эти слова тоже вызывают во мне живой отклик. Если бы я был моложе и имел возможность этим заняться, я поехал бы в Европу, чтобы бороться за сохранение Христианства, храмов и традиций, которые и создали Запад.
Конечно, это вряд ли возможно для меня или моих детей в большинстве европейских стран, потому что мы — православные христиане и не собираемся отказываться от своей веры. И все же Европа — моя мать. Точнее — наша мать, и это трудно сформулировать, но я чувствую это очень сильно. И я хочу позаботиться о ней и защитить ее (имеется в виду все до 1789 года). Я не хочу, чтобы Собор Парижской Богоматери превратили в мечеть или музей. Во мне есть что-то, что хочет сопротивляться с помощью любви ко всему, что было дано нам, западным христианам, и чем мы слишком долго пренебрегали.
Никаких сомнений, мое сердце — вместе с бедными, потрепанными горгульями. Для меня слишком поздно сделать то, что предлагает Пулос, но, может быть, есть американцы помоложе, способные на такой шаг, если европейские правительства сделают это возможным. Как вы думаете?
via
Свежие комментарии