Как Владимир Путин убеждал Барака Обаму

 

В воскресенье вечером главной и единственной темой обсуждений у всех журналистов в Международном пресс-центре была, конечно, встреча Владимира Путина и Барака Обамы. Мировую прессу интересовали любые подробности, которые она пыталась выяснить от единственного доступного ей источника — российской прессы. Российская пресса, в свою очередь, пыталась атаковать членов российской делегации. Атаковать было уже некого, и они атаковали друг друга…

 

В конце концов жертва была найдена. Ею оказалась шерпа российской делегации на этом саммите Светлана Лукаш. Она сама великодушно приехала в отель, где живут российские журналисты.

 

Светлана Лукаш — герой если не России, то российской делегации уж точно. Это она, чего уж там, сделала тут же ставший историческим снимок: Владимир Путин и Барак Обама склонились друг к другу из своих кресел, и кажется, что между ними сейчас проскочит электрический разряд.

И это она разъяснила, что на самом деле в холле перед входом в зал пленарных заседаний было очень шумно и президенты просто пытались расслышать друг друга.

— А правда, что это вы сняли их? — спросили ее.

 

— Да, это была я! — лицо этой молодой женщины просто засияло.

 

— Вы не останавливайтесь, пожалуйста, на достигнутом и завтра продолжайте! — попросили ее.

 

— Я очень постараюсь! — звонко пообещала она (я удивился: а что, будет еще одна встреча президентов России и США?) и бросилась на защиту Владимира Путина, на которого, впрочем, никто не нападал.

 

Она вспомнила годичной давности «двадцатку» в австралийском Брисбене, где Владимир Путин не был никаким изгоем, как это пытались представить журналисты, и поэтому не надо говорить, что ситуация совершенно изменилась в лучшую сторону в Турции. И так все было хорошо…

 

— Это вы,— не сдержалась Светлана Лукаш и в сердцах упрекнула сразу всех российских журналистов,— почему-то решили, что он изгой. А с ним все разговаривали!

 

И я потом уже один на один сказал ей, что все, конечно, так и есть, как она говорит, хотя не все писали, что господин Путин — изгой, но есть только один момент: почему на церемонии совместного фотографирования в Брисбене его поставили с самого края?

 

— Да вы не представляете себе, какая там система, по которой их там ставят! — воскликнула Светлана Лукаш.— Это очень сложно! Там не по алфавиту, нет! Очень сложная система! Зависит от количества лет, которые человек проработал президентом… И от того, когда он им стал…

 

Я хотел бы рассказать, что по этим показателям господин Путин должен был по праву занять место хозяина саммита в самом центре, но я не стал этого делать: нельзя было перебивать Светлану Лукаш — по всем признакам нам встретилась святая.

 

— Да и вообще,— продолжала она,— там, в Брисбене, даже табличек с фамилиями на полу не лежало! Вы знаете об этом? Не знаете!

 

Тут она задумалась, видимо, обратив внимание на странное противоречие в собственных словах, и потом махнула рукой:

 

— Так что это второй вариант уже! Никто, никто его не дискриминировал!

 

Когда кто-то попытался предположить, что разговор был слишком напряженным, а сам Владимир Путин остался после него некоторое время сидеть в кресле задумчивым и даже отрешенным, она сказала, что ничего подобного и что «были даже проблески улыбок».

 

Переводчиком с американской стороны, она добавила, была Сюзан Райс, а с нашей — переводчик, и на вопрос, а почему тогда с нашей — не Юрий Ушаков, тоже ведь советник президента, объяснила, что на пленарном заседании предполагалось обсуждать исключительно экономические вопросы и поэтому с нашей стороны присутствовали только экономические советники. А Сюзан Райс… Ну что Сюзан Райс?.. Это ее выбор… Вот в итоге рядом с шефом и оказалась…

 

— А на ужин вы тоже пойдете? — спросили ее.

 

— Нет,— твердо ответила Светлана Лукаш.— Ужин по терроризму будет, мне там делать нечего… Я пойду дальше итоговой резолюцией заниматься…

 

Я спросил ее насчет этой резолюции: она должна была начать интересовать всех только на следующий день, когда других тем, кроме нее, уже и не будет, и я понял, что подробности можно выяснить уже сейчас.

 

И вот тут Светлана Лукаш показала себя совершенно образцовым профессионалом, и я наконец понял, почему она второй год держится в должности шерпы, вопреки всей своей святости.

 

И когда на следующий день я поговорил еще с одним участником конференции, все подтвердилось.

 

Выяснилось, что вся проблема итоговой резолюции состоит в части, касающейся климата. Спикером дискуссии о климате является Франция, которая через две недели, если не случится ничего непредвиденного, примет мировой саммит по проблемам климата (в нем, скорее всего, примет участие и Владимир Путин).

 

Так вот, Франция, рассказала все планы госпожа Лукаш, настаивает на том, чтобы все страны G20 пошли на компромисс в вопросе о квотах на выброс вредных веществ еще до конференции в Париже. И чтобы особенно и прежде всего Китай и Индия согласились увеличить свои обязательства по уменьшению квот. Дело в том, что по Киотскому протоколу 1994 года Китаю и Индии были предоставлены очень большие квоты: промышленность их развивалась, бедность была просто обескураживающей, и было общими усилиями решено, что жизнь человека важнее любых вредных выбросов.

 

Сейчас жизнь человека в Китае и Индии изменилась к лучшему, а квоты остались такими же, как были в 1994 году. Всех остальных это теперь не устраивает.

 

Так что Франция настаивает на радикальном увеличении обязательств по сокращению квот, чтобы на конференции в Париже можно было сказать, что это консолидированное решение G20, с которым придется считаться.

 

По мнению госпожи Лукаш, в этих французских предложениях много рисков, потому что достаточно, чтобы у какой-то одной страны сдали нервы и она отказалась бы от записанных на нее повышенных обязательств,— и все договоренности пойдут прахом, как это было в Копенгагене семь лет назад.

 

Кроме того, в проекте резолюции, за который бьется Франция, заложен пункт о жестком мониторинге выполнения соглашений, если они будут достигнуты. Международные инспекторы будут иметь право приехать, по сути, на любое предприятие договорившихся стран и проверить, как выполняются обязательства. Это по понятным причинам тоже далеко не всех устраивает.

 

Поэтому на уровне экспертов на G20 идет затяжное сражение не просто за каждое предложение, а за каждое слово в нем. Так, другой мой собеседник, пожелавший остаться неузнанным, рассказал, что в тот день, когда встречались Владимир Путин и Барак Обама, эксперты «двадцатки» с девяти утра до двух ночи обсуждали, по сути, только одно предложение в проекте резолюции и несколько часов — только одно слово в этом предложении, перебирая десятки его синонимов. Но так ничего и не выбрали.

 

— Для Франции эта история — вызов,— сказал мой собеседник.— Французы хотят удовлетворить свои амбиции и выйти победителями. Они не понимают, что в результате может не получиться ничего.

 

Светлана Лукаш между тем не считает, что все закончится вообще ничем.

 

— Какой-то текст все равно будет согласован,— пожала она плечами, когда уже совсем поздно вечером мы ждали шаттл, который подбросил бы нас до отеля Regnum Karya Hotel, где в это время шел «ужин по терроризму» и где после этого у Владимира Путина должны были состояться еще две двусторонние встречи — с канцлером Германии Ангелой Меркель и президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом.

 

— Но это тогда,— продолжила госпожа Лукаш,— будет очень простой текст с ни к чему не обязывающими формулировками, а этого тоже не хотелось бы.

 

В переполненном журналистами и их видеокамерами шаттле она через минуту уже увлеченно болтала с пожилым американцем, корреспондентом Los Angeles Times, которому сказала в ответ на его вопрос, что она шерпа и что это она сегодня сфотографировала Обаму и Путина… И уже показывала на своем планшете эту фотографию. И ошарашенный старичок через три минуты уже признавался ей в любви и говорил, что не верит все равно, что у России могут быть такие шерпы…

 

В Rеgnum ждали, когда закончится ужин. Светлана Лукаш ушла в ночь согласовывать уже, видимо, не слова, а буквы.

 

Ужин продолжался между тем уже больше полутора часов, а было уже 11 вечера совершенно нескончаемого дня.

 

Лидеры G20, в свою очередь, обсуждали, что делать с беженцами в Европе, как свести разные списки организаций, которые следует признать террористическими (инициативу в этом деле, по сведениям “Ъ”, взяла на себя Иордания, и с ее королем у Владимира Путина в ближайшее время может состояться встреча), а также, конечно, Сирию.

 

По информации “Ъ”, во время вечернего разговора Владимир Путин, кроме всего прочего, убеждал Барака Обаму в том, что в досрочных президентских выборах в Сирии вполне может участвовать Башар Асад: «Вы говорите, что 60% суннитов недовольны тем, что он их президент? Ну так пусть придут и проголосуют против него».

 

Впрочем, известно, что в таких случаях возражают американцы. На все такого рода предложения они отвечают: «Вы понимаете, что ИГИЛ начался с Асада? Это неприемлемо!» А на возражения типа «ИГИЛ начался гораздо раньше…» разочарованно пожимают плечами.

 

Вот и вся суть этих многомесячных переговоров.

 

— Уже больше двух часов говорят,— вздохнул один из членов российской делегации.— Видимо, Путин Эрдогана дожимает… Он, пока это не сделает, из-за стола не встанет… Это мы знаем…

 

– Да, у Эрдогана режим…— возразил другой собеседник.— Он, говорят, поздно спать не ложится…

 

В чем же предстояло дожать господина Эрдогана? По информации “Ъ”, при согласовании списков террористических организаций сразу возникло множество противоречий. Так, турки считают террористической организацией Курдскую рабочую партию. А их американские коллеги, наоборот, настаивают, что это дружественное объединение и т. д. И до бесконечности…

 

Надо сказать, в этот вечер президенту Турции суждено было лечь спать рано. Но рано утром. Ужин в результате продолжался 2 часа 50 минут. И когда в коридоре появился президент Турции, выяснилось, что он не наелся. Господин Эрдоган вдруг остановился у небольшого столика в центре коридора (на нем лежали фрукты и сладости) и начал при огромном стечении охраны и простого люда не спеша вырезать ножом какие-то сложные узоры на нектарине, который он выбрал после длительного капризного изучения. Из этих узоров складывались разнообразные дольки, с которыми он тут же расправлялся…

 

Видимо, и в самом деле не до фруктов было Реджепу Тайипу Эрдогану на ужине по терроризму. А теперь он должен был в ночи встретиться еще и с Владимиром Путиным, у которого было назначено сначала с госпожой Меркель.

 

В это время по коридору вдруг начали бродить какие-то турки с российскими и турецкими штандартами наперевес. Они заходили в комнаты, выходили, возвращались в них, выходили опять… Они, видимо, никак не могли решить, где оставить флаги. В конце концов я перестал обращать на них внимание, хотя поначалу выглядело это все, мягко говоря, противоестественно.

 

Наконец первая ночная двусторонняя встреча состоялась. Госпожа Меркель формулировала вяло, а скорее просто безжизненно. Расслышать можно было только ее предложение поскорее отпустить фотографов и операторов, которым пора спать. Подразумевалось, конечно, что на самом деле пора спать ей…

 

И переговоры эти, которые начались в половине второго ночи, носили, разумеется, ритуальный характер. Они продолжались не больше 20 минут.

 

А Владимир Путин и Реджеп Тайип Эрдоган через несколько минут в другой комнате встретили журналистов вообще гробовым молчанием… Однако переговоры должны были состояться — и они состоялись.

 

Интересно, что двусторонние встречи продолжились уже в девять утра в другой гостинице, Maxx Royal, и с участием других людей. Неизменной константой на них был только Владимир Путин. Сначала он увиделся с итальянским премьером Маттео Ренци, который сидел, закинув нога на ногу, и говорил: «Дорогой Владимир, очень рад встретиться с тобой, я помню, как ты приезжал к нам на Expo-2015, мы заходили с тобой на российскую экспозицию и там мне удалось попробовать самые изысканные блюда твоей кухни…» Впрочем, Маттео Ренци выражал, конечно, соболезнования в связи с катастрофой самолета в Египте и энергично кивал в ответ на слова коллеги о том, что «теперь надо проявлять единство, особенно в борьбе с терроризмом…»

 

Интересно, что обрадованным при встрече с Владимиром Путиным выглядел и, может быть, главный его критик Дэвид Кэмерон, британский премьер.

 

— Мы вынуждены просто,— сказал ему господин Путин,— и давно пора было это сделать, объединить усилия в борьбе с этим злом — терроризмом.

 

Надо же, и англичанин понимающе кивал. И выглядел даже, кажется, растроганным, когда российский президент рассказал, как благодарен ему за звонок после падения самолета, когда британский премьер «поделился информацией по поводу причин трагедии и поделился сведениями, полученными от британских спецслужб».

 

Видимо, и в самом деле история с самолетом оказалась неутешительной.

 

Пока шли российско-британские переговоры, к журналистам подошел глава «Газпрома» Алексей Миллер, который рассказал, что на ночной встрече с Реджепом Тайипом Эрдоганом обсуждали, конечно, перспективы «Турецкого потока» (перспективы, как я понял, не стали менее туманными после этих переговоров), а также сообщил, что Украина очень сильно сократила в последнее время отбор российского газа, но все равно ей не хватит предоплаченных объемов даже на четверо суток…

 

Так начиналось утро второго дня…

 

Впрочем, встретившись с журналистами после саммита, Владимир Путин о ней ничего не сказал, только упомянул, что и в этот день перекинулся несколькими словами с Бараком Обамой — на этот раз по поводу нового заманчивого российского предложения для Украины. Россия готова не только перенести выплату трехмиллиардного украинского долга России на следующий год, но и получить эти деньги не сразу, а за три года — по $1 млрд в год. Но поскольку западные партнеры Украины уверены, что страна выплатит в 2016 году все 3 млрд, значит, они могут дать свои гарантии этого. Господин Путин готов, в свою очередь, получить такие гарантии либо от правительства США (об этом и говорил с Бараком Обамой), либо от «солидных финансовых организаций» (об этом говорил с директором МВФ Кристиной Лагард).

 

Таким образом, бросается в глаза желание поймать партнеров на противоходе. Тут, честно говоря, чувствуется почерк самого господина Путина. Его стиль. Об этом можно судить даже по тому, с какой любовью он описывал это эксклюзивное предложение.

 

В резких выражениях господин Путин говорил о финансировании терроризма. По его данным, «финансирование идет из 40 стран, причем из некоторых стран “двадцатки”».

 

С огромной долей вероятности можно предположить, что речь идет о Саудовской Аравии, а также, возможно, о Турции.

 

Российского президента возмущают потоки нефти, которые идут на продажу с территорий ИГИЛ. Проблема в том, куда идут (слово «Турция» не прозвучало и на этот раз, но и на этот раз, похоже, подразумевалось).

 

Господин Путин, оказывается, даже показывал коллегам по G20 снимки из космоса, на которых было хорошо видно, «как колонны машин с нефтью длиной четыре-пять километров уходят за горизонт». Он ничего не сказал о том, как восхитительно они могли бы запылать, подожженные, если что, более или менее нечаянной бомбой или ракетой российского бомбардировщика, но, по-моему, это подразумевалось.

 

Хотя бы по одному этому эпизоду можно было между тем судить о глубине дискуссии, которая развернулась прежде всего накануне поздно вечером за «ужином по терроризму». Теперь окончательно понятно, почему Реджеп Тайип Эрдоган с такой жадностью набросился после этого ужина на нектарины: эти кадры спутниковой съемки кому угодно отобьют аппетит за ужином.

 

Господину Путину дали возможность вспомнить и про Брисбен. Он поддержал в этом вопросе позицию Светланы Лукаш и припомнил, что на саммите в Австралии к нему очень хорошо относились, а раньше всех он улетел только потому, что не хотел стоять в общей очереди на вылет:

 

— А то я слишком хорошо это знаю: три часа стоять в очереди… Так что я просто пораньше уехал, и все…

 

Новой оказалась информация о том, почему западные партнеры не дают российским Воздушно-космическим силам (ВКС) информацию о том, какие районы в Сирии бомбить не надо, чтобы не дай бог не задеть войска умеренной оппозиции и территории, которые она контролирует.

 

— Опасаются, наверное, что если дадут координаты,— прокомментировал господин Путин,— то мы туда и будем наносить удары. Что мы обманем… Видимо, о нас думают исходя из своих представлений о порядочности!

 

И он рассказал, что на самом деле в этой местности уже есть люди, которые ему всецело доверяют: это некоторые войска оппозиции, с которыми российские ВКС уже взаимодействуют и которые даже уже готовы вместе с ними бороться с ИГ.

 

Господин Путин дал понять, что его в меру воодушевляет эта ситуация: так недалеко и до объединения усилий сирийской армии и умеренной оппозиции.

 

Осталось только понять, где она, умеренная сирийская оппозиция? Ведь еще пару недель назад российский президент сетовал на то, что ее что-то никак не отличить от любой другой.

 

Напоследок российский президент назвал условие, при котором можно будет сделать окончательный вывод о причинах крушения российского самолета в Египте:

 

— Если это был взрыв, должны остаться следы взрывчатых веществ на обшивке, на вещах пассажиров… И мы в состоянии обнаружить эти следы.

 

Владимир Путин уехал в аэропорт. В отличие от Брисбена он никуда, видимо, не спешил и готов был стоять в общей очереди.

 

Действительно, а куда спешить-то? От завтрашнего полета на Филиппины он ведь отказался даже не позавчера.

 

Вслед за президентом должен был улететь и борт с членами российской делегации и журналистами. И тут все великолепие, с которым турки принимали саммит (нескончаемая бесплатная еда, тотальный Wi-Fi в любой точке саммита под одним паролем, мгновенный транспорт по первому требованию, нескончаемые просторы бесконечных отелей...), разбилось о ничтожный факт: расторопные турки отправили большую часть российского журналистского багажа, которая была складирована в отеле Maxx Royal в ожидании своего часа, на борт азербайджанской делегации, которая вообще без задержки улетела на нем в тот самый Париж.

 

Все-таки это и правда великий город. C него все начинается. Им все и заканчивается.

 

Андрей Колесников