Удушливой, пахнущей синтетике, плохо подобранной по размеру форме посвящена первая часть «Левии» (львица — иврит), танцевальной зарисовки, созданной Ройт Шемеш, и короткий одноимённый фильм, который они сняли с Ронни Шендаром. Танец начинается с того, что тело молодой женщины резко меняется под воздействием надетой формы.

Этот опыт стирает индивидуальность и предрекает страдания: для Шемеш это означало депрессию, потерю аппетита и мощный упадок в творчестве. Премьера «Левии» в Израиле состоится в воскресенье в Доме танца «Махол Шалем» в рамках Международной танцевальной недели в Иерусалиме.

«Левия» демонстрирует на сцене эмоциональные проблемы и рутинные сексуальные домогательства, которые часто испытывают солдаты-женщины, использующие юмор в качестве защитного механизма. По словам Шемеш, в ретроспективе ситуация выглядит искаженной и неправильной.

У меня ушло некоторые время, чтобы понять, что служба в армии создает испорченное представление об отношениях мужчины и женщины. Мы выросли с пониманием того, что тебе 18, а командир смотрит на твой зад, или ты делаешь ему кофе, но это ненормально.

Живя с этим, ты не понимаешь, что в этом есть что-то неправильное. Ты не замечаешь, насколько худое у тебя тело, и насколько это опасно для твоего восприятия себя и возможности защититься.

36-летняя Шемеш родилась и выросла в Явне. Там же в школе обучалась танцам. После службы в военной разведке она год училась в Иерусалимской академии музыки и танца, после чего переехала в Нидерланды, где получила степень в хореографии.

С тех пор прошло больше десяти лет, и последние годы Шемеш живет в Германии, сейчас — в Гамбурге. «Левия» легла на бумагу, после того как девушка поняла, что многие знакомые интересуются ее службой в армии. Написав ее, Шемеш в 2015 году поставила танец вместе с танцовщицей Геллой Иммлер.

Фильм «Левия», снятый в 2017 году, состоит из пяти коротких кошмарных эпизодов, основанных на воспоминаниях Шемеш как обычного солдата-женщины, служившей в Силах обороны Израиля. Она описывает чувство открытости и отчаяния, желание понравиться и необходимость не замечать, подавить гордость. Большая часть эпизодов — грустные (она намекает на один ужасный, но не поясняет). Произошли они за более чем год и девять месяцев воинской службы — абсолютно обычной, но, как правило, с негативным оттенком.

«Армия чем-то напоминает джунгли», — говорит она. «Много молодых ребят и девушек. Думаю, армии нужно сделать домашнюю работу по отношениям между мужчинами и женщинами, чтобы физически защитить молодых девушек. Есть что-то в этих джунглях, в которых может произойти много всего плохого».

— Чувствовали ли вы себя легкой добычей во время службы в армии?

— Я чувствовала, что нет порядка. Я не хочу обсуждать свою личную жизнь, но в армии к нам ко всем пристают, почти каждый день. Кто-то может сказать, что я не права, но я так вижу положение дел. Возможно, те ситуации, в которые попадала я, были более экстремальными, но, мне кажется, они не из ряда вон.

— Представители старшего поколения скажут, нужно не церемониться, а отвечать пощечиной каждому, кто подходит слишком близко.

— Если ты молода, одинока и хочешь нравиться людям, ты никого не ударишь. Наше желание и наша потребность быть принятыми — это другое. Работа склоняет к этому, к потребности быть принятой. Желание угодить, которое в армии встречается еще чаще, потому что это джунгли молодых людей. Возможно, все поменялось со времени моей службы, но, когда я была солдатом, об этом много не говорили.

Не чувствовать

«Левия» во многих смыслах соответствует духу времени. Она предвосхитила распространившееся на весь мир движение #MeToo, но еще и дает возможность заглянуть в душу молодой девушки, которой присуща слабость и потребность понравиться. Она перекликается с идеями, укрепляющимися в последний год. Шемеш говорит о международной публике в странах, где нет воинской повинности, где людям интересно содержание ее работы и вложенный в нее опыт.

Наверное, причина кроется в том, что работа отражает экстремальный опыт, который знаком каждой женщине в тот или иной период их жизни.

«Не исключено. Я счастлива, что вижу много мужчин, которые также приходят посмотреть мое произведение и тоже рады возможности взглянуть на вещи глазами женщины. Не знаю, как это воспримут в Израиле; мы показываем здесь фильм впервые. Возможно, меня спросят, зачем я преувеличиваю, зачем провоцирую, позорю наше имя за рубежом, оскорбляю форму».

Шемеш, находящаяся сейчас в Израиле, рассказывает о том фрагменте фильма, который бы осудили, если бы пришлось получать предложенный акт «о культурной лояльности».

«У меня есть преимущество, — говорит она, — меня не финансирует Министерство культуры, и я могу не задумываясь игнорировать критику».

— Наверное, возникли бы проблемы в связи с пиететом, с которым надо относиться к армейской форме.

— Кто-то наверняка нашел бы проблему. Меня пугает, что мы к этому привыкнем; меня пугает, что существует самоцензура, вместо того чтобы всем художникам вместе выйти на улицу. Мы очень быстро приспосабливаемся к этому и становимся равнодушными, как солдат-женщина, привыкающая к ненормальным ситуациям. Немного цинизма, немного нерешительности — и мы оставили это позади. Мы не даем себе рефлексировать. Чтобы не делать, надо не видеть; иными словами, абстрагироваться от всего, не чувствовать.

Это в нас заложено. Если бы мы чувствовать боль, от того что живем в стране, в которой творятся такие вещи, этого бы не происходило. Боль остановила бы нас.