«Если бы наш Бог был Живой, Он бы вмешался во все что твориться средь нас и короновал бы очередным избавлением и эту, очередную веху перезревшего отчаяния и безысходности.
Нам, обезумевшим от погони за выгодой, Он бы заморозил пустыни нашей деятельности, дабы напомнить, что не это главное.
В один день застыли бы миллионы производителей не нужного, а желаемого, опустели бы миллионы домов греха, блуда, порока, опьянения, бессмысленного скитания одинокого, злобного, трусливого существа в поиске удовлетворения, миллионы заведения чревоугодия и платной ласки, насилия над детьми и унижения людей, игрищ и тщетных поисков обогащения, зависти и слез.
В этом застывании нашего смрадного потока, если бы наш Бог был Живой, он бы выборочно оставил работать миллионы заводов и делопроизводств, делающих и двигающих все необходимое для жизни, да и то не совсем, ибо то что мы называем необходимым, давно перестало быть оным.
Работала бы пекарня и кормила бы и пекаря и хлебоеда, но не работала бы швея высокой моды и не согревала бы пошитое ею платье чванливую мегеру и швее пришлось бы шить Одежду Первую (Самосели Пирвели – груз).
Работал бы кирпичный завод и дробилка щебня, но застыл бы завод настенной парчи для надменных безумцев.
Работала бы винодельня, но не завод опиатов.
Работал бы добрый доктор с основными, давно испробованными лекарствами, но полетели бы кувырком бессовестные гиганты фармацевты, изобретающие болезни и часть лекарств от них.
Если бы наш Бог был Живой, Он бы помог нам, заблудшим в наших бесконечных желаниях, переосмыслить то что нельзя обойти, т.е. необходимое, и в миллионах застывших по всей планете как по мановению руки портов, заводов, судов, поездов, самолетов, грузов, путей и развязок, иссякло бы бессмысленное и двигалось бы необходимое. С трудом, но двигалось бы.
И как рассеивалось бы выхлопное, токсичное облако над вздохнувшей планетой, так стал бы рассеваться туман лжи и бешенства в наших глазах.
Остановились бы миллиарды людей, миллионы жалоб и мытарств в судах, грозящих наказанием совестливым и возмущенным и обещающих выгоду и злорадство бессовестным и невозмутимым.
Проголодались и испугались бы в основном те, кто кормился от бешенства Движения, а перед отстающими от него блеснула бы надежда на Обновление Мира.
Узрев полную глухость со стороны человека, два тысячелетия спустя вернувшегося в язычество, к Его Жертве, Любви и Слову, Он, Неописуемый и Всемилостивый, Премудрый и Благой, Неограниченный и Неограничивающий, опять изобрел бы как спасти нас, самоубийц.
Заботясь в своей бесконечной любви о каждом из нас, мешающим и враждующим друг с другом, в первую очередь Он, как Справедливейший, заступился бы за самых невинных и беззащитных среди нас, за беспомощных младенцев, убиваемых по 4 миллиона в месяц на всей земле с помощью ножа в утробах собственных «матерей». Он бы посадил этих «матерей» в карантин по домам, заставив попросту пропускать крайний срок аборта и сим спасая 4 миллиона детей каждый месяц.
Нам бы казалось, что он нас наказывает, уводя посредством очередного вируса чуть ранее времени несколько тысяч в основном наших стариков, но на самом деле он бы попросту избавлял часть измученных стариков от дальнейшей необходимости смотреть на наш падший мир.
Стариков, успевших пожить во времена, когда приличие еще существовало, когда стыдливость украшала женщин и отвага – мужчин, где лелеялась надежда что искупительной жертвы двух Мировых Войн хватит на поколения, и стариков полностью разочаровавшихся, мучающихся от неуважения к ним со стороны собственных детей, не умеющих сохранять верность своему супругу и разрушающих свои собственные семьи и разбивающих сердца своих собственных чад своими разводами, стариков тихо плачущих из-за полного одичания и разврата этих внуков, стариков, наверное, иногда думающих «скорее бы все это кончилось».
Нас, безумцев, складывающих как орехи в дупло наши накопления, и в безверии дрожащих за будущее, чем больше орехов – тем более, живой Бог бы посадил по домам и заставил бы смотреть не в плоское стекло, а в глаза нашим супругам и детям. И очень скоро бы оказалось, что никакие запасы в дупле нам не дают спокойствия, и сквозь пелену сводящего скулы страха проступало бы пронзительное осознание что вся надежда лишь на Него.
И если бы наш Бог был Живой, сделал бы он это все точно в Великий Пост по настоящему календарю, дабы все видели кто его Правильно Славит. И брани, и страх, и тщетное чувство безысходности бы нарастали к Страстной Неделе и Радость Воскресения бы пришла в Пасху. И мы погребенные в Диди Мархва (Великий Пост, т.е. Великое Погребение – груз) восстали бы из мертвых с Ним и со сказочной природой наших земель.
А пока, сидящие дома, мы, обретая обратно человечность через страх, быстро бы обнаружили, что счастье не в погоне за чем-то, а в наших супругах и детях, в беседах с ними, в совместном с ними труде по защите и уходу за домом, кто как может, кому что по силам.
В этих беседах открывалось бы бездонное счастье Покоя, время бы отступало в его привычном, зудящем понимании и наступало бы Время непривычное, круговое, бесконечное, внутри которого спешка – стыд. И в этом труде раскрывался бы секрет долголетия – желание соблюдать пятую заповедь и желание пользоваться ее дарами.
Но до наступления этого осознания мы бы с непривычки бесились, ломались, и, запертые поневоле, неистово играли бы с атрибутами главного символа нашей цивилизации: то жонглировали бы бумагой для его вытирания, то облизывали бы места его сидения, вызывая друг друга на соцсоревнование.
А Он бы не выпускал нас из дома, пока мы не перебесимся, и не угомонимся, не устанем от последних собственных брыканий и дрыганий, не утихнем и не задумаемся, не заплачем и не взмолимся, от страха ли, от ужаса ли, от тоски ли.
Если бы наш Бог был Живой, человека, мутировавшего в homo urbanicus hedonicus, похищенного у самого себя Гипнотическим Логосом каинитовой культурой городов, с детства сидящего прикованным в пещере Платона и смотрящего на стене своей гостиной на искаженные отражения Истины, Он бы призвал с болью повернуть голову в сторону противоположную Гипнозу.
И мутант homo urbanicus hedonicus, заставленный ли голодом в городах, или страхом перед голодом в городах, с болью и ленью, но все-таки повернулся бы в сторону села, наших сказочных земель, плачущих в запустении, в сторону заросших могил наших предков, в сторону единственного настоящего ихнего Бытия. Бытия Труда на Земле и Войны за Землю, без которой и война Карла Шмитта пуста и труд Карла Маркса порочен и не прост.
Из-за Него мы бы все стали возвращаться. Из заграницы - на Родину, из городов - к Земле, из Гипноза - в Бытие. Еда, наскучившая нам разнообразием, стала бы вкусной от ее нехватки и однообразия, наше рабство перед ненужными вещами сменилось бы нашей свободой и волей без них, наши дни стали бы изнуряющими от труда, а наши сны – блаженными от Покоя.
Уклад жизни наших семей изменился бы в корне благодаря Его наказу. Дети наши перестали бы быть откормышами для заклания их похитителями. В отрочестве они бы были вместе с нами и помогали бы нам, а изучение чего-либо вдали от нас была бы осмысленной редкостью, а не бессмысленным стандартом. Они бы взрослели гораздо быстрее, женились и плодились бы гораздо раньше, и тревога наша за них, за их бессмысленную жизнь канула бы в Небытие, где ей и место.
Смерть была бы везде, а не в эфемере «средней продолжительности жизни». Мерли бы мы в полях, на охоте, на водах, на войнах, в снегах, лесах и песках, а не от хвори в постелях домов и больниц, как приговоренные. Благодаря Ей, Смерти, мы бы вновь обрели Человечность, и в этом Дазайне, кто-то из нас, в промежутках между трудовыми днями работы над Землей, сел бы за стол и стал бы писать для всех Новую Конституцию, не о правах, а об Обязанностях Человека и о Правах Семьи, как ядра Нового Мира. Всё что наросло над государствами испарилось бы и Цари, т.е. философы-поэты бывшие в молодости ратниками, правили бы нами.
Если бы наш Бог был Живой, он бы попустил дуракам, мнящими подготовку привода того, другого, делом своих рук, внедрить их очередной дурацкий план через вирус, через рост воин и конфликтов, через истощение человечества тревогой.
Но внутри этих воин и тревог расцвел бы великолепный цветок Алой Ярости Справедливости. Он бы горел в нескольких государствах, мнящих себя добрыми и борющимися со злом, и каждый гражданин, ищущий достоинства, имел бы доступ к этому огню, имел бы настоящий Выбор, единственный Выбор достойный наличия – быть хворостинкой пламени Алой Ярости или его справедливой Жертвой.
Глубина наших первых переживаний и страхов при наступлении этого Времени, была бы поверхностной, как нам и присуще. Запершись по домам мы бы переживали за такие миражи как Домострой, т.е. Экономику, за Линейное Время, т.е. Прогресс, и за то, что грядет в связи со Справедливым Судом, т.е. как говорили греки, Кризисом.
Нам бы, как неопытным горцам-туристам, казалось, что, преодолев эту вершину испытаний мы спустимся в долину беззаботных воспоминаний. И преодолевая вершину этим задором неофитов мы были бы поражены: на вершине, как это умеет Кавказ, нашему истомленному от ожидания отпущения взору открылось бы бескрайнее море таких же вершин, суровых и безмолвных, холодных и ничего не обещающих.
В ужасе от увиденного мы бы поняли, что чувствовал Важа Пшавела, когда писал:
Стоял в горах я на вершине,
Мир расстилался перед оком,
Луна и солнце к сердцу плыли
И разговаривал я с Богом.
От самой мысли о повороте назад нас бы холодило пронзительной Тишиной Вечности и, если бы наш Бог был Живой, мы бы осознали: Это Лишь Начало».
Леван Васадзе
Великий Пост, 04.04.2020, Кикети
Свежие комментарии